Дона Имакулада редко посещала репетиции, разумеется по совсем иным причинам, нежели дона Марикота. Просто у нее не хватало на это времени, ибо жизнь ее была расписана по часам: на этой даме лежало множество светских обязанностей. К тому же она не выносила этих репетиций, когда одно и то же место, одна и та же вещь повторяются до бесконечности.
А сеу Адриано, если не видел перед собой угреватой физиономии жены, покрытой толстым слоем крема, ее увешанного драгоценностями дряблого бюста, ее паршивого лорнета, совершенно забывал о существовании доны Имакулады. Как, впрочем, и о своих дочерях, занятых только нарядами и балами, и зятьях, никчемных бездельниках, которые проматывали его деньги, заработанные потом и кровью. На репетициях банкир отдыхал от своих миллионов, финансовых махинаций, пустоты и эгоизма окружавших его людей. У виолончели он забывал обо всем. Здесь сеу Урбано и он были равны, как, по существу, были равны благородная дона Имакулада и нищая сиа Марикота…
Оркестранты неизменно собирались по субботам, чтобы насладиться музыкой и пивом, забыть о делах и неприятностях. Хозяйка дома в середине вечера предлагала гостям обильный ужин; кроме музыкантов, обязательно приходили кое-кто из жен, друзей и поклонников. Сеу Зе Сампайо, вернувшийся однажды с такой субботней репетиции, на которой побывал, вняв настойчивым просьбам фармацевта, заявил, что там каждый может найти себе занятие по вкусу. Первое время дона Флор держалась в этом обществе несколько чопорно, однако радушие и гостеприимство покорили ее, и она заблистала там своей красотой. Утонченная, интеллектуальная музыка — впрочем, с последним, как выяснится потом, дона Гиза не согласилась, — пробуждающая самые высокие чувства, стирала все материальные и социальные различия, объединяя оркестрантов в братство «Сыновья Орфея». Здесь все называли друг друга по имени, а дамы просили у доны Флор кулинарных советов. Правда, иной раз она чувствовала себя лишней, если разговор заходил на светские темы, далекие ей, поскольку она не любила бриджа и не была членом ни одного клуба. В такие минуты дона Флор искала глазами мужа, игравшего на фаготе, и улыбалась ему: непонятная ей беседа нисколько ее не тяготила.
Когда доктор Теодоро сообщил ей, что ближайшая репетиция состоится в их доме, дона Флор засуетилась: она не хотела ударить лицом в грязь и готова была истратить все имевшиеся деньги на угощение и выпивку. Муж с трудом удерживал дону Флор, желавшую доказать этим богачам, что и бедняки умеют принять гостей.
Доктор Теодоро пытался сократить масштабы пиршества, оставив в меню только сласти, закуски и пиво. Если уж дона Флор хочет доставить удовольствие маэстро, пусть приготовит мунгунсу, которую так любит сеу Аженор.
— Он это заслужил… У него для тебя сюрприз, о котором ты и не догадываешься.
Но невзирая на протесты мужа, дона Флор подала роскошный ужин и назвала полный дом гостей. На столе стояли самые лакомые блюда: акараже и абара, мокека из креветок в банановых листьях, косада, акаса, земляные орехи в сахаре, фрикадельки из трески и прочие деликатесы. Уже не говоря о целом котле мунгунсы из белой кукурузы, этой пище богов! Из бара Мендеса принесли ящики с пивом, лимонадом, клубничной водой и гуараной.
Репетиция прошла очень удачно, и, хотя из жен музыкантов явились всего две — дона Элена и дона Жилда — в комнатах было полно народу: взволнованные ученицы, соседки и кумушки (дона Динора потом чуть не умерла от несварения желудка).
Оркестр разместился в комнате для занятий, там же уселись самые почетные гости: дон Клементе, дона Гиза, дона Норма, чета аргентинцев (дона Нанси надела элегантное вечернее платье), а также доктор Ивес, по своему обыкновению старающийся показать, что он во всем разбирается, и изрекающий прописные истины об опере и Карузо.
Взяв в руки дирижерскую палочку, маэстро Аженор Гомес сказал, что у него есть небольшой сюрприз для хозяйки дома. В этот вечер, продолжал маэстро, впервые прозвучит его сочинение, новый романс, написанный специально в честь доны Флорипедес Пайва Мадурейра, очаровательной супруги нашего коллеги, доктора Теодоро Мадурейры. Воцарилась тишина, смолкли смех и разговоры.
Маэстро улыбнулся — любительский оркестр давно для него стал второй семьей, знаменательные даты в жизни музыкантов он привык отмечать новыми сочинениями. Всякий раз при известии о печальном или радостном событии он чувствовал прилив вдохновения.
— «Колыбельная Флорипедес», — объявил маэстро, — соло на фаготе — доктор Теодоро Мадурейра, наш блестящий виртуоз.
Но репетиция есть репетиция, а не концерт, поэтому нелегко было уловить мелодию романса, его мягкую красоту, подобную красоте той, кому он был посвящен.
И все же дона Флор была растрогана подарком маэстро и старанием мужа. Глядя в лежавшие перед ним ноты, доктор Теодоро, весь напрягшись, вел мелодию, словно пел о своей радости, радости преуспевающего, счастливого и зажиточного владельца аптеки, у которого свой мир, своя музыка и, наконец, красивая и добродетельная жена. Поистине это был аккорд, в котором гармонично сливались переполнявшие его чувства. Смущенная и взволнованная дона Флор, потупив голову, слушала гимн в свою честь.
К счастью, наступило время перерыва, маэстро с удовольствием поел мунгунсы и даже попросил добавки; остальные тоже отдали должное вкусным блюдам, запивая их пивом, газированной водой и гуараной. Репетиция прошла очень удачно.
Тихо и плавно вращалась дона Флор в этих двух мирах: мире фармакологии и мире любительской музыки. Она снова стала одеваться очень элегантно, не желая быть хуже других в том избранном обществе, куда ее привело новое замужество.